О МЕХАНИЗМАХ ФОРМИРОВАНИЯ ЭТНОФОБИЙ И МИГРАНТОФОБИЙ

Паин Э.А., Москва

К концу 1990-х годов общий объем миграционного притока в России сократился более чем втрое, по сравнению с периодом пикового притока 1994 г., а уровень мигрантофобии, особенно к иноэтническим мигрантам примерно во столько же возрос, так же как и общий уровень этнофобии. Чем это объясняется? При оценке данного явления, чаще всего обращают внимание на роль прессы. Информационного «конструирования» образа «чужих» бесспорно оказывает немалое влияние на массовое сознание, но, разумеется, это влияние не безгранично, а главное механизмы его сложнее, чем это может показаться.

Отчасти об этом можно судить по материалам социологического мониторинга ВЦИОМ (1990–2002 гг.) и, прежде всего, ответов на вопрос: «Как Вы в целом относитесь к людям следующих национальностей…?», а именно суммы ответов: «с неприязнью, раздражением» и «со страхом, недоверием» позволяет определить иерархию негативных оценок россиян в отношении представителей разных национальностей.

Я выделил три группы национальностей по уровню негативного отношения к ним россиян, прежде всего русских, составляющих 85% опрошенных.

«Совсем чужие». Первую группу составили народы по отношению, к которым доля оценок за двенадцать лет наблюдений не опускалась ниже 40 % опрошенных. Крайний негативизм за все эти годы проявляется лишь к чеченцам и цыганам – это единственные группы, негативное отношение к которым демонстрируют более половины респондентов. При этом к чеченцам такое отношение фиксируется с 1995 г., а к цыганам – с 2002 г. Следующими по уровню негативного восприятия стоят азербайджанцы (доля негативных оценок к ним, не опускалась ниже 30%, а в 1998 г. подскочила до 48% от числа опрошенных). Далее по убыванию негативного отношения, но в отмеченном интервале, колеблются оценки армян и грузин (доля негативных оценок не опускала ниже 27%, а в отдельные годы доходила до 45% от числа опрошенных) и, наконец, замыкают эту группу представители народов Средней Азии, негативные оценки которым давали 20–22% опрошенных.

«Чужие». Во вторую группу вошли этнические общности, по отношению к которым негативные оценки респондентов колеблются в интервале от 20% до 15%. Умеренный негативизм проявился к евреям и эстонцам – доля негативных оценок колебалась по годам от 13 до17% и однажды, в 1997 г. по отношению к эстонцам подобралась к 20%; к татарам и башкирам – колебания негативных оценок от 12 до 15% и лишь однажды, в 1999 г., их доля подскочила по отношению к татарам до 18%.

В 2002 году в эту группу попали и американцы, но по сугубо формальным признакам – тогда доля негативных оценок составила 17%, хотя до этого времени отношение к ним было таким же, как к народам, которые входят в следующую, третью группу.

В ней представлены национальности, по отношению к которым негативные оценки не превышали 15%. Как оказалось такой, сравнительно слабый негативизм, относится к двум совершенно разным типам этнических общностей.

«Почти свои». Это этнически родственные для русских группы, например, украинцы, негативные оценки к которым обозначают нижние (самые слабые) пороговые значения этнофобии.

«Виртуальные» – это группы, с которыми подавляющее большинство россиян никогда не встречалось и оценивает их только на основе информации, почерпнутой из масс-медиа. Так, неожиданный, на первый взгляд, взлет негативных оценок арабов до 12% в 2002 г., при том, что в предшествующие годы негативных оценок этой группы в социологическом мониторинге вообще не было, несомненно, объясняется информационной реакцией на события 11 сентября в Нью-Йорке и общим ростом упоминаний этой группы в СМИ в связи с терроризмом во всем мире, в том числе и в Чечне. Трудно объяснить неожиданный рост негативизма (тоже от 0 в 1993-1999 гг. до 12% в 2002 г.) по отношению к немцам. Не исключено, что это отражение общего роста ксенофобии (во многом абстрактной) по отношении к Западу в целом. Что касается роста негативного отношения к американцам, в последние годы, то оно, безусловно, связано с информационными компаниями в России по поводу американской политики, особенно последней их акции в Ираке.

Анализ отношения россиян к малоизвестным им этническим общностям прямо указывает на существенную роль информационного конструирования в развитии ксенофобии. Вместе с тем заметны и границы этого конструирования – все же самый высокий уровень этнофобии проявляется не к виртуальным для русских людей национальностям (как бы их не ругали в прессе), а к известным: к чеченцам, к цыганам, и к иноэтническим мигрантам их стран СНГ, прежде всего, к и не далеко от них азербайджанцам и выходцам из стран Средней Азии

И по отношению к этим группам мы можем говорить о сочетании двух взаимосвязанных факторов формирования этнофобий: с одной стороны о реальной культурной дистанции, т.е. о степени фактического различия во внешних признаках, поведении, культуре, образе жизни разных этнических общностей, а с другой и об информационном конструировании. Оба фактора усиливают друг друга. В информационную эпоху люди руководствуются представлениями о том или ином народе, почерпнутыми, не столько на основе своих личных впечатлений и контактов (они всегда весьма ограничены), сколько из сообщений прессы, зачастую искажаемых при дальнейшей трансляции в общественном мнении. Роль такой информации особенно велика по отношению к сравнительно новым для данной территории группам. Скажем, азербайджанцев сегодня обвиняют в том, что они захватили все городские рынки, взвинчивают цены, изгоняют «чужих» торговцев и т.д. Однако обычный русский покупатель, придя на рынок, вряд ли отличит азербайджанца от других кавказцев.

Информацию «о захвате» рынков «гостями» он получает из СМИ, которые вольно или невольно искажают реальную картину распределения представителей этнических групп в рыночном бизнесе. Прессу просто не интересует тот факт, что подавляющую часть рынков в стране все же контролируют представители этнического большинства. Ее интерес к русским хозяевам рынка просыпается лишь в некоторых особо «пикантных» ситуациях, например, в таких, как в Хабаровске, где главный хозяин городского рынка (его директор) Борис Суслов – бывший первый секретарь горкома КПСС .

Между тем, процесс замещения «кавказцев» русскими на большинстве рынков России принял необратимый характер. С одной стороны, русский бизнес (как легальный, так и нелегальный) все больше вытесняет кавказцев с рынка при явном или неявном содействии местных властей. С другой стороны, сами кавказцы стали уходить в тень, выставляя вместо себя представителей этнического большинства, в качестве продавцов своего товара (как легального, так и нелегального). Этот процесс особенно усилился после серии кавказских погромов на российских рынках. Еще важнее то, что за последнее десятилетие в России выросло целое поколение русских людей, для которых торговля на базаре это вполне привычный и даже престижный бизнес. Поэтому процесс последовательного уменьшения роли этнических меньшинств происходит постоянно и по нескольким направлениям одновременно, но пока это не сказывается на динамике ксенофобии.

Не только журналисты, но и официальные лица в региональных управлениях милиции поддерживают представления о том, что чуть ли не вся розничная сеть торговли наркотиками состоит только из цыган. Чем же объясняют официальные лица такое почти тотальное засилье цыган? «Цыганская диаспора, – отвечает на этот вопрос Аркадий Казак, представитель одного из региональных подразделений МВД России, – многочисленна, а из-за постоянной миграции – трудноконтролируема» . Насколько же велика это диаспора? Во всем Советском Союзе насчитывалось всего около 200 тыс. цыган, а в России менее 150 тыс. И сегодня это одна из самых малочисленных этнических общностей в России. К тому же зона активности цыган в этой сфере сжимается. Они проживают на окраинах городов, в рабочих районах и обслуживают соответствующую часть населения. В таких популярных ныне местах распространения наркотиков, как ночные клубы и дискотеки, рестораны, сауны и бильярдные, университеты и другие учебные заведения – цыгане большая редкость. Мне уже приходилось писать, что массовые представления об этническом составе наркоторговцев сильно мифологизированы. Данные милицейской статистики и материалы судебных дел показывают, что и в наркопреступности этнические меньшинства составляют меньшинство, а криминальные группировки становятся все боле многонациональными .

Массовое сознание избирательно относится к информации. Позиция правительства и особенно первых лиц государства и слышится дальше и оценивается весомее, чем мнение обозревателя малотиражки. В России же иерархичность сознания особенно велика, поэтому решительные и недвусмысленные выступления против антисемитизма, как первого, так и второго президентов страны, безусловно, оказали существенное влияние на его снижение . По этой и по ряду других причин самые массовые и влиятельные органы российских СМИ проявляют в целом высокий уровень корректности по отношению к рассматриваемой этнической общности.

В формировании этнических фобий, чувств настороженности к мигрантам, страхов и разочарования существенную роль играют разнообразные проявления социального неблагополучия в различных его проявлениях (от роста коррупции и других форм преступности до периодически повторяющихся невыплаты зарплат и пенсий и, наконец, серьезных экономических кризисов, таких как дефолт 1998 г.) все это сыграло весьма существенную в формировании чувств настороженности, страхов и разочарования населения. Особенно велики они у жителей населенных пунктов, экономическая база которых восстанавливается медленнее, чем в крупных городах. Все это объясняет результаты социологических исследований, показывающих, например, что при общем чрезвычайно высоком уровне подозрительности и отрицательного отношения к иноэтническим мигрантам, такое отношение в малых и средних городах выражено сильнее, чем в крупных и особенно в обоих столицах России. Лишь одна группа опрошенных (предприниматели продемонстрировала существенно меньший, уровень недоброжелательства к иноэтническим мигрантам, хотя и в этой группе 50% респондентов завили, что их отношение к мигрантом «скорее отрицательное» и «резко отрицательное». Однако, предпринимательское сословие весьма малочисленное в России, между тем в самых многочисленных социальных группах, рабочие, служащие и пенсионеры показатели ксенофобии превышают 65%. В «лидирующей» группе по уровню этнического негативизма оказалась и учащаяся молодежь. Это неожиданный результат.

Почти аксиомой среди исследователей этнофобий считается представление о том, что молодежь меньше склонна к ксенофобии, чем люди пожилого возраста. Так было и в России, еще 5–6 лет назад, однако сегодя ситуация изменилась.

Как Вы думаете, представляют ли сейчас угрозу безопасности России люди нерусских национальностей, проживающих в России?

ВЦИОМ ЭКСПРЕСС-15 (7.04–10.04.2000) Как видно из таблицы, былая зависимость роста уровня этнофобий по мере увеличения возраста опрашиваемых наблюдается сегодня только, если начать отсчет с группы в возрасте 25–39 лет, т.е. с тех, кому (в своем большинстве) в начале 90-х было менее 24 лет. Зато нынешняя молодежь демонстрирует даже больший уровень этнофобий, чем представители самой пожилой из представленных в таблице групп. Нельзя объяснить это только большей возбудимостью молодежи, поскольку такая, вполне естественная особенность возрастной психологии проявлялась и раньше. Однако в начале 90-х она обусловливала наибольший уровень этнической толерантности, а ныне – наибольшие этнические фобии и страхи.

Естественно возникает вопрос, почему именно сейчас страхов стало больше, хотя социально-экономические показатели страны не стали хуже по сравнению с революционным периодом? Думаю, что это связано, не в малой мере, и с тем, что ксенофобия сама становиться системным фактором. По мере ее роста этнические различия воспринимаются острее, чем социальные и политические, происходит корректировка выбора ответственных за «наши» беды. Если в революционный период социальные проблемы политизировались, т.е. вину за них возлагали на власти или на стоящих за ними олигархов, то сейчас проблемы все чаще этнизируются и ответственность, переносится на «чужие» этнические общности.

Если говорить о настроениях этнического большинства, то травмирующее воздействие на него оказывают и этнодемографические процессы. Продолжающийся уже более четырех десятилетий, но ставший заметным в последние годы, процесс уменьшения доли русских на фоне быстрых темпов роста этнических общностей, которые часто объединяют под общим названием («исламские народы», или точнее сказать – «народы, исторически связанные с исламской традицией») воспринимается болезненно. Когда этническое большинство ощущает угрозу утраты своего статуса или реально теряет его на некоторых территориях – это, как правило, усиливает позиции этнического национализма. Напомню, что в начале прошлого века, наиболее воинственное направление русского национализма (организации «Черной сотни») как раз и зарождалось на тех территориях Российской империи, где русское население было в меньшинстве и проигрывало в приросте местному (в Молдавии и на Украине). Именно там впервые и сформировался лозунг «Россия – для русских». И в нынешние времена наибольший рост русского национализма в южных регионах России, где процессы изменения соотношения между большинством и меньшинством особенно заметны. Там же охотнее всего воспринимается националистическая пропаганда, представляющая демографические сдвиги (наряду с распадом СССР, федерализацией и экономическими реформами) как «геноцид русского народа». Она еще более усиливает остроту болезненного восприятия демографических перемен.

Наибольшее влияние на рост ксенофобии в России оказала и продолжает оказывать Чеченская война, сама явившаяся следствием незавершенности и непоследовательности реформы федеративных отношений и неопределенности этнической политики. Две военные кампании не могли не поставить эту группу в центр общественного внимания. При этом вторая война начиналась с организованной государственными структурами информационной компании. По замыслу она была направленно против боевиков, террористов в Чечне, но легко переносилась в массовом сознании на всех чеченцев. Информационная война не многое дала для поддержания уверенности россиян в военной победе: если в 2000 г 40% опрошенных ВЦИОМ были уверены, что федеральные войска в Чечне «очень близки» или «скорее близки» к победе, то 2002 г. доля таких респондентов сократилась в два раза. Одновременно росло число сторонник перехода от силовых акций к мирным переговорам с чеченским руководством и уже к 2002 г. они составили большинство респондентов (2:1). Нет ни победы в Чечне, ни патриотического ажиотажа вокруг нее. В то же время есть небывалый рост ксенофобии по отношению к чеченцам: к 2002 г. его показатели подобралась к отметке почти 70%.

Чеченская война – это системный фактор в жизни нашего общества, влекущий за собой множество следствий, несводимых только к попыткам определенных политических сил использовать ее как инструмент реанимации в нашей стране «мобилизационного общества».

Сам рост этатизма, в стране, усиление надежд на «сильную руку» во многом связан с чеченской войной. Война определила и рост влияния генералов и высших офицеров армии, МВД и сил безопасности на политическую жизнь страны. Не случайно два из семи полпредов президента в Федеральных округах (генералы Виктор Казанцев и Константин Куликовский) – полководцы Чеченской войны. Еще один из ее полководцев – генерал Владимир Шаманов – стал губернатором Ульяновской области, а чеченский главком Геннадий Трошев – советником президента. Социологи называют политическую элиту страны времен Путина «мелитократической».

По данным О. Крыштановской, заметны существенные различия в характеристике элиты в эпоху В.В. Путина по сравнению с эпохой Б.Н. Ельцина . Так, доля ученных в современной элите сократилась в 2,5 раза (с 52,5% до 20,9%), по сравнению со временем правления Ельцина, а доля военных почти настолько же возросла (с 11,2% до 25,1%).

История многих стран мира – Франции в конце периода «дела Дрейфуса», Германии и Италии в 20–40-х годах прошлого века, Греции в период правления «черных полковников» – показывает, что с ростом влияния армии на политическую жизнь страны в обществе растет национализм.

По некоторым оценкам, за две кампании через горнило Чечни прошло уже около полутора миллионов человек из разных районов России – военнослужащих (постоянных и временно командированных) и гражданских лиц, занятых в обеспечении армии, МВД, сил безопасности и др. . Немалая часть из них – это люди с расстроенной психикой, высоким уровнем агрессивности. Не случайно, в российских тюрьмах сейчас чрезвычайно высока доля заключенных, совершивших свои преступления после возвращения из армейских частей, расквартированных в Чечне.

«Для большинства русских людей чеченец ни больше, ни меньше, как разбойник, а Чечня – притон разбойных шаек» . Это было сказано в конце XIX века и уже тогда подобные взгляды определялось автором как невежество, но сегодня это замечание выглядит как цитата из современного социологического обзора. По данным ВЦИОМ почти ? (67,2%) россиян убеждены, что чеченцы понимают только "язык силы", и попытки говорить с ними "на равных" воспринимают лишь как слабость другой стороны .

Чеченская война порождает рост страхов в обществе. Подавляющее большинство россиян (68%) уверены, что следующее поколение чеченцев будет еще более враждебным по отношению к России, чем нынешнее. И еще больше наших сограждан (78%), испытывают страх перед возможностью уже в ближайшее время стать жертвой террористических актов со стороны чеченских боевиков. Подобные страхи стали поводом для демонизации чеченцев, которым приписывают почти биологическую ненависть к русским («...это у них в крови, в генах», «они всегда ненавидели русских» и др.) .

Этнические фобии обладают высокой инерционной устойчивостью и могут долго удерживаться в массовом сознании даже после исчезновения реальных политических причин, их породивших, поэтому даже если удастся со временем благополучно разрешить чеченский кризис, эхо его последствий может быть весьма продолжительным. При этом ксенофобия неуправляема в том смысле, что она не может быть направлена только на одну этническую общность и, как правило, распространяются на широкий спектр «чужих народов». Не случайно с 2000 по 2002 г. выросли негативные оценки не только к чеченцами, но и к более чем половине этнических общностей, включенных в опросные листы ВЦИОМ. Это еще не тенденция, но уже опасность.

Если страхи и фобии станут лейтмотивом гражданской жизни, то это создаст фон для общей дестабилизации политической ситуации в стране.